Ведь если вы,
взрослый, начнете мучить животных, то дитя всегда страдает от этого, плачет,
умоляет, чтобы бы вы оставили в покое животное. Вообще, если дитя видит, что
кто-либо плачет, оно не может остаться равнодушным, само плачет горькими
слезами, всеми силами старается помочь обиженному. Если это верно в отношении к
человеку, то не менее верно и в отношении к животному. И тот факт, что дитя
само нередко мучит животных, но не допускает, волнуется, когда видит, что
другие его мучат, красноречиво говорит о том, что в первом случае мы имеем дело
не с жестокостью, что психология ребенка здесь болеесложна. Дитя вовсе не
равнодушно к чужим страданиям, если только оно видит перед собой страдания; все
то, что застилает детский взор туманом, мешает видеть чужие страдания,
естественно делает его нечувствительным и возбуждает у нас подозрение в детской
жестокости. К таким факторам относится прежде всего и больше всего - игр а. Уже
в течение первого года жизни дитя "изучает" вещи между прочим и таким
образом, что взявши их в руки, бросает их на пол; если вы подымете вещь, дитя
снова и снова ее бросит. Если бы мы, взрослые, не останавливали детей, не
следили за ними, не убирали вещей со стола, дети много могли бы напортить нам.
Между тем у ребенка не только не девствует здесь "инстинкт
разрушения", но, наоборот- все это одушевляется чистым интересом познания:
для того, чтобы познакомиться с вещью, с ее свойствами, дитя и бросает ее. Само
подражание, о котором нам не раз приходилось говорить, закрепляет это в
некоторую привычку. Мы, взрослые, часто сердимся, если видим, что дети не
дорожат своими вещами и ломают их, а некоторые педантичные педагоги выдумали
даже правило, что если дети "небрежно" обходятся со своими игрушками.
то необходимо у них отнять эти игрушки на время и таким учат к бережливому и
благоразумному отношению к вещам. Но забывают в таком случае, что такая
бережливость и благоразумие, прежде всего неестественны в такое время, что дитя
испытывает действительную склонность к тому, чтобы разбирать вещи на части и
таким образом лучше их познавать. Дитя и без того переживает в раннем детстве
на каждом шагу ограничения в своей игре, ибо перед ними все с большей ясностью
обрисовывается, в противовес широкому созданного воображением - строгий и
неизменный "порядок" действительности. Чем чаще дитя приходит к
выводу, что не со всем можно играть, тем больше ему хочется свободно играть с
вещами, животными. Поистине, здесь, как это подметил Адлер, сказывается
потребность в психической компенсации, в связи с все возрастающим объемом
тягостного и принудительного приспособления. Если только вы не очень суровы, то
дитя охотно станет играть с вашими волосами, вашим костюмом; ему нравится, если
вы притворно выражаете испуг - это повышает ценность "победы",
придает вообще большую значимость игре. Вообще, это не есть проявление злого
начала в ребенке- а проявление игры фантазии, потребность в свободной
активности, желание всего коснуться, все взять в руки, попробовать заглянуть,
что находится внутри. Само собой разумеется, что для детей, как и для нас,
взрослых, гораздо приятнее играть с живыми, чем с мертвыми вещами. Когда играем
мы, взрослые, то мы очень рады, если встречаем какие-либо затруднения - ведь
иначе победа в игре доставляет никакого удовольствия. Но точно то же переживают
и дети: если дети с вами играют "в прятки" и вы скоро находите дитя,
то дитя сердится на вас, что вы не хотите с ним играть - ведь весь смысл игры
заключается в том, чтобы найти тогда, когда "трудно" найти. Дети особенно
любят играть С теми, кто "умеет" долго не находить спрятавшееся дитя
и при этом еще разыграет целую историю ("Господи, да где же это Ваня?
Пропал! Пропал и не найти его. Что же я скажу его маме?..." и т.д.).
Вместе с тем дети так настойчиво стремятся изучать все то что они видят, -
активно, поп oculis, sed manibus, не глазами только, но и руками... ныне
педагогика сама старается привить школьникам эту манеру основательного,
"трудового" изучения явлений, - а дитя естественно идет именно этим
путем. И как дети не могут равнодушно глядеть на ваши часы, лежащие на столе, и
если только вы не остановите дитя, то оно непременно возьмет часы в руки и
начнет их "крутить", - точно так же дитя не может равнодушно глядеть
на животных, особенно на малых (щенят, котят, на птичек) и непременно хочет
взять их в руки, вообще коснуться их. То, что эти маленькие существа пищат,
оказывают сопротивление, барахтаются - только повышает удовольствие игры. Дитя
и не думает о том, что своими экспериментами делает больно животным, оно
отдается своим экспериментам и забывает, что в его руках живое существо. А мы,
взрослые, разве не забываем, увлекаясь какой-либо игрой с живыми существами,
что это живые существа? Кто не знает, что охотники часто бывают необыкновенно
мягкими, любят животных, но, отдаваясь влечению игры на охоте, неутомимо и
безжалостно преследуют животных? А в социальных "играх", когда мы
увлекаемся гневом, когда интригуем или фантазируем, кокетничаем, - разве ты не
забываем о том, что перед нами живые существа? Разница только та, что в нашем
распоряжении есть всегда достаточно материала, чтобы понять, что делается с
живым существом, когда мы с ним играем, а дети этим материалом не обладают.
Дитя вообще мало думает о внутреннем мире других людей, в своем естественном
эгоцентризме, этой естественной сосредоточенности на самом себе, дитя находится
как бы в зачарованном кругу, из которого ему трудно выйти. Если оно видит ваши
слезы, если видит, что нас другие обижают, оно исполняется такого гнева на
обидчика, оно плачет за вас горше и сильнее, чем вы сами; но когда оно само вас
обижает, оно кажется нам нечутким, жестоким. Не ясно ли, что тут дело но в вине
в жестокости? Мы просто не понимаем детей в этом случае, мы меряем детей на
свой аршин. Да, если бы это мы, с нашим чувством действительности, с вашим
пониманием чужой душевной жизни, делали то, что делают дети, - это безусловно
было бы жестокостью, но ведь дети так мало еще входят в чужую душевную жизнь!
Они и г р а ю т с животными, с людьми,
наслаждаясь не мучениями, а сопротивлением отсутствием той безответности,
которая делает часто безвкусной игру с вещами. Мы могли бы назвать детей
жестокими, если бы они, сознавая с полной ясностью, что вам больно и тяжело,
продолжали мучить вас,- но таких случаев так мало! Дитя подымает за одну ножку
котенка, который отчаянно пищит, барахтается, царапается дитя довольно, как
довольны бываем и мы, когда, например, в артист сделает какой-нибудь
необыкновенный номер. Своеобразная "жадность" к театру, к зрелищу
отодвигает и для нас все то, что стоит за этими необыкновенными номерами.
Отчего же мы удивляемся детям? Я не хочу здесь заниматься апологией игр детей,
связанных с мучением животных; я хочу лишь заглянуть в их душу. Дети не дадут в
обиду своих котят и щенят, они безропотно позволяют им играть с собой; я знал
одно дитя, которое безропотно снесло, когда комнатная собака, с которой оно
играло, укусила его в щеку; дитя не позволило наказать собаку. Для него это
было лишь неприятным эпизодом в игре...
Родители часто упрекают детей в равнодушии к ним,
в нечутком и "черством" отношении. Большею частью эти упреки основаны
на том, что дети беззаботно и весело играют в дни горя, болезней, напряжения...
Неужели и это признать выражением детской неотзывчивости? Дети действительно
"эгоцентричны" - таков естественный и необходимый в психическом их
созревании факт. Ведь если бы дети не были эгоцентричны, не были погружены в свой
детский мирок, это могло бы иметь самое губительное последствие для нежного их
существа, которому еще нужно расти, расправлять свои силы. Дитя должно в это
время жить для себя, - и слава Богу, если дети играют и беззаботны - придет и
для них время неразрешимых задач, мучительных дум. Медленно научаясь понимать
чужую душу, дитя естественно не понимает горя родителей; а если оно поймет,
если вберет его в свою душу, как сгибаются под непереносимой тяжестью слабые
детские плечи!
Мы видим, что обычные упреки, посылаемые детям в
том, что они жестоки, - несправедливы. Если мы освободимся от неверного
суждения о том, что называется детской жестокостью, то и психология детского
гнева предстанет перед вами в более правильном освещении.
|